Чем чаще упоминались и вызывали разногласия эти типажи, тем естественнее казалось поискать их следы в массовом опросе. Сказано – сделано. Посмотрим, что удалось обнаружить.
Итак, склонных и не склонных удивляться среди нас – поровну… Казалось бы, такое равновесие совершенно естественно: люди действительно в разной степени готовы испытывать это чувство (как, впрочем, и любое иное), и если у нас есть какие-то смутные представления о средней, «нормальной» для нашего общества, круга, поколения и т.д. предрасположенности к удивлению – представления, основанные на жизненном опыте, хотя, разумеется, не отрефлексированные, – то мы и должны делиться примерно поровну, как бы рассаживаясь по обе стороны от этой средней черты.
Представим, однако, что вместо рассматриваемого вопроса мы спросили бы, допустим, о склонности к вранью. Тут ведь тоже в реальности есть некий континуум – от патологических лжецов до безупречно честных, органически неспособных соврать. И тоже можно вообразить среднюю черту, символизирующую «среднестатистический» уровень честности в обществе. Но что-то подсказывает, что в этом случае равновесия мы бы не обнаружили: лжецов нашлось бы гораздо меньше, чем правдолюбцев. И понятно, почему: честность – социально одобряемое качество, лживость – нет. Так вот, применительно к удивлению подобных смещений нет, и это значит, что данная эмоция не маркирована ни как социально одобряемая, ни как социально осуждаемая. Или, скорее, маркирована в разных стратах общества по-разному, что опять-таки обеспечивает равновесие.
Во всяком случае, как видно по графику №2, на пятерых мужчин приходится двое склонных удивляться, а на пятерых женщин – трое. Эта гендерная асимметрия (мужчинам более свойственна невозмутимость, женщинам – бурные эмоциональные реакции) отчетливо прослеживается и в ответах на другие вопросы. Если лишь 15% представителей сильного пола говорят, что они удивляются часто, то среди представительниц пола прекрасного таковых вдвое больше – 29%. А никогда, по их словам, не удивляются 21% мужчин и 13% женщин. Большинство же, как нетрудно догадаться, выбирает средний вариант ответа – «удивляюсь редко».
Существует и прямая зависимость между склонностью испытывать удивление и возрастом (график №3). И, кстати, 22% опрошенных соглашаются с тем, что «удивляться – это свойство молодости, а жизненный опыт убивает эту способность», – и чем люди старше, тех чаще они с этим соглашаются (от 18% среди молодых до 26% среди пожилых). Большинство (73%), правда, эту сентенцию отвергает, выбирая альтернативный, более «жизнеутверждающий» тезис: «удивляться можно в любом возрасте, это не зависит от жизненного опыта».
А вот от образования респондентов их способность удивляться никак не зависит: если верить самоощущению респондентов, то «многие знания» не стимулируют, но и не подавляют эту способность.
И еще одно «социально-демографическое» наблюдение: склонность удивляться в равной мере свойственна жителям мегаполисов, малых городов, сел – и только столица в этом отношении стоит особняком: москвичи склонны удивляться заметно меньше прочих россиян, что, кстати, вполне вписывается в их традиционный образ.
Наконец, грешно не упомянуть колоссальные различия между сторонниками «Единой России», среди которых склонны удивляться 54% респондентов, и приверженцами ЛДПР и КПРФ, где таковых всего 31 и 34% соответственно. Тут, конечно, раздолье для политически окрашенных гипотез – на разный вкус: можно истолковать данные в том смысле, что электорат партии власти доверчив до наивности и легко поддается манипулирующим воздействиям; можно, напротив, уличить сторонников «системной оппозиции» в склонности закостеневать в предубеждениях, «закрытости» и невосприимчивости к новой информации. А можно занудно констатировать, что поскольку, как известно, в электоратах ЛДПР и КПРФ преобладают мужчины, а в электорате ЕР – женщины, то эти различия – просто проекция различий гендерных.
Так или иначе, в собирательном портрете «человека удивляющегося», возникающем в ответах респондентов на открытый вопрос: «На Ваш взгляд, кто, какие люди чаще склонны удивляться?» – политические мотивы отсутствуют. Чаще всего участники опроса говорят, что это свойственно людям жизнерадостным, позитивным, оптимистичным (мотив звучит в ответах 12% респондентов), эмоциональным, впечатлительным (11%), детям и молодежи (7%; между прочим, 3% опрошенных утверждают, что это, наоборот, более характерно для пожилых), что это качество присуще любым нормальным людям (7%).
Впрочем, стоит обратить особое внимание на несколько групп высказываний. Так, 6% опрошенных уверяют, что склонность удивляться свойственна «хорошим», «добрым» людям – как правило, респонденты ограничиваются этими эпитетами, хотя иногда немного уточняют: «хорошие, независтливые», «добродушные, понимающие, с покладистым характером», «открытые и добрые».
Еще 4% опрошенных говорят, что часто удивляются люди простые, наивные, доверчивые, причем в этих высказываниях нередко отчетливо звучит пренебрежительная интонация: «инфантильные, наивные», «мало что в жизни повидали», «которые живут в каком-то придуманном мире», «не обремененные проблемами», «не нюхающие пороха». А 2% опрошенных просто аттестуют их как людей глупых, бездумных – пустых: «неудачливые и никчемные», «недалекие люди», «недальновидные», «балбесы», «придурки».
Как видим, «человек удивляющийся» удостаивается разных оценок, вызывая как симпатию, так и антипатию.
Участников опроса спрашивали и о том, любят ли они сами удивлять других: 49% ответили на этот вопрос утвердительно, 40% – отрицательно. Тут проявляются те же закономерности, которые мы отмечали раньше, говоря о склонности удивляться: женщины любят удивлять больше, чем мужчины, молодые – чем пожилые, сторонники ЕР – чем приверженцы «системной оппозиции». Москвичи, правда, в этом отношении не отличаются от прочих россиян: менее других склонные удивляться, они не меньше иных любят удивлять.
При этом 20% опрошенных говорят, что им часто доводится удивлять окружающих, а 27% – что такого не случается вообще (самый популярный ответ, конечно, – бывает, но редко). И тут – сильнейший контраст между возрастными когортами: молодые гораздо чаще говорят, что удивляют других людей, чем пожилые. И это – правда, судя по откликам респондентов на просьбу припомнить, что их удивило в последний раз. Ответили на этот открытый вопрос 45% респондентов (еще 6% сказали, что ничто их давно не удивляло, остальные ничего определенного не припомнили).
Чаще всего нас удивляют, действительно, младшие – дети и внуки. Об эпизодах с ними вспомнили 9% опрошенных (т.е. каждый пятый из числа ответивших). Причем спектр оттенков удивления очень широк – тут и гордость («внучка два института закончила», «наличие мужского стержня в сыне», «дочь выиграла конкурс: по интернету в онлайне читала стихотворение и ездила в Москву на 3 дня»), и умиление («удивил внук, который сказал, что кот видит сны»), и досада («вчера на родительском собрании: дочь нахимичила на химии», «сын стекло разбил у чужих людей», «<удивился> пьяному сыну»)
Довольно многих (5%) удивляют подарки, поздравления («подарок – телефон», «цветы – подарок от незнакомца», «мне муж подарил букет цветов просто так, без повода», «пригласили на море в первый раз»), крупные приобретения («купили машину», «не ожидали, что купим квартиру»), и инциденты, связанные с теми или иными датами («день рождения: прилетело в лицо тортом»). Столь же часто (5%) упоминаются и события, связанные с работой или учебой («вчера начальника уволили», «в прошлом месяце повысили зарплату», «на работе премия», «наряд вне очереди на службе»).
Нередко источник удивления – политика, что частично связано с приближением президентских выборов (4%) «победа Трампа», «Путин пошел не из своей партии», «Собчак удивила»). Многих (4%) удивляют поступки родственников, друзей, знакомых:
«год назад друг приехал на день рождения очень издалека», «друг меня удивил своим высказыванием, я ему дал 2 раза и он успокоился», «я не знал, что сын по первому браку сидел, очень удивился», «что сосед не пьет», и т.д.
Сравнительно часто (3%) удивляют людей цены (в особенности – на бензин) и зарплаты, а также поведение незнакомых, дальних (3%): тут и мизантропические сентенции («безответственность и необязательность людей», «тупость и глупость людей»), и сообщения о явлениях, явно не вписывающихся в картину мира респондента – и потому удивляющих («фильм о духовных ценностях вышел на экраны и пользуется успехом», «удивило на собрании казачества, что безразличны к религии и церкви»), и бытовые наблюдения («люди невоспитанные в транспорте, хамство», «зашла в автобус старая бабушка, парни-ученики ПТУ уступили ей место; вот это меня сильно удивило, я такого давно не видела»).
Среди иных многочисленных поводов для удивления нельзя не отметить и сам опрос, в ходе которого добывались эти данные (его упомянули 1% опрошенных): «Ваш приход меня удивил: первый раз прохожу соцопрос», «сегодня: то, что Вы пришли», «удивляюсь, что стою и отвечаю Вам на вопросы».
Как видим, припоминая последний случай, когда им доводилось испытывать удивление, люди спонтанно называют и приятные, и неприятные поводы. Но все же, судя по данным опроса, заметно чаще мы склонны удивляться хорошему (см. график №4). Причем распределение мнений в различных социально-демографических группах – по полу, возрасту, образованию, доходам и т.д. – примерно одинаково; причина, следовательно, не столько в социальном контексте, который у разных групп в чем-то различен, сколько в каких-то социокультурных константах. И вот это уже по-настоящему интересно.
В чем тут дело? В том ли, что мы, в силу крайне низкого уровня межличностного и институционального доверия в российском обществе (факт общеизвестный) и общей сумрачности мироощущения, пребываем в постоянной готовности к скверным новостям, и последним трудно нас удивить – в отличие от новостей хороших, каковые именно в силу названных свойств нашей социокультурной среды чаще воспринимаются как неожиданные? Или в том, что «удивление» все же маркировано в массовом лексиконе как скорее позитивное, светлое чувство, а эмоции, вызываемые неожиданным столкновением с чем-то тяжелым, неприятным или трагическим, мы склонны обозначать иными словами? Или в том, что в нас – точнее, в некоторых из нас – есть некая первичная, исходная потребность удивляться, которая задает определенную «оптику восприятия» хороших новостей: оптику, позволяющую распознавать в них удивительное?
В этом, возможно, стоило бы попробовать разобраться в режиме междисциплинарного обсуждения – с психологами, культурологами, лингвистами и т.д. Есть шанс узнать что-то новое и, может быть, даже удивительное.
Текст: Кертман Г.Л., ведущий аналитик ФОМ