Эта история началась 16 февраля 2013 года, когда в поезде «Саратов-Москва» мне приснился сон, что в свои 30 лет я лежу на руках у матери, словно младенец, и говорю ей: «Мама, я хочу стать врачом».
Почему она случилась — видимо, вопрос, который стоит задавать моему психоаналитику. Кризис среднего возраста, отсутствие интереса к профессии, невозможность дальнейшего развития — журналистика-таки не наука, интернет, который обесценил слово, — причин много. Но факт остается фактом — подсознание подсказало выход из ситуации. Мне, на тот момент не последнему журналисту в Саратове с опытом работы в Москве и премией за достижения в социальной журналистике, ничего не оставалось делать, как последовать зову бессознательного — идти в медицину. Лучше поздно, чем никогда: Potius sero quam nunquam.
Итак, 13 сентября 2013 года я вернулась в Саратов тем же поездом и начала подготовку к ЕГЭ. Но только спустя полтора года занятий с репетиторами по химии и биологии появилась уверенность, что моих знаний достаточно для поступления в вуз и дальнейшей учебы. В июле 2015-го последние рубежи были взяты, вступительные экзамены сданы. Пришло время браться за практику. Я, которая за всю жизнь не держала в руках ничего тяжелее авторучки, решила устроиться на работу санитаркой. И, могу сказать, на тот момент абсолютно не представляла, на что иду. Вечеринки, презентации, премьеры, пресс-конференции, Госдума и правительство Саратовской области, светская жизнь — все осталось в прошлом. Впереди — кровь, рвота, боль, человеческие страдания …и невероятная вера в людей, милосердие и любовь.
Qui quaerit, inveniet, pulsanti aperietur
(Кто ищет, тот найдет, кто стучится, тому откроют)
Я была уверена, что устроиться на работу санитаркой можно в два счета — ну кто пойдет на нищенскую зарплату, да еще и на такую непрестижную должность? Но вакансий оказалось немного. Везде — на полный рабочий день или суточно, предварительно — собеседование с заведующим отделением или старшей медицинской сестрой. В больнице №9 я попала на собеседование к ним обеим — прекрасным дамам из терапевтического отделения. Они уговаривали меня отказаться часа два.
— Девушка, посмотрите на себя: вы красивая, а тут смерть, боль, фекалии. Зачем вам все это?
Я объясняла, что хочу попробовать себя в медицине с самых низов. При этом утаивала, что раньше была журналистом, подозревая, что это вызовет еще большую волну непонимания. В итоге мне удалось их уговорить, но все обломалось на том, что, если поступлю в вуз, не смогу работать на полную ставку. Помыкавшись еще, поняла, что придется идти ва-банк и рассказывать полностью свою историю, чтобы работодатель сам решил, нужен ли ему такой сотрудник. И таким смелым человеком стал главврач 6-й городской больницы им. Кошелева Александр Водолагин. Не задавая лишних вопросов, он направил меня к старшей медсестре отделения экстренной хирургии. Алла Кадыровна — обаятельнейшая женщина и «мама» всех медсестер, рассказала, какие справки нужно собрать, чтобы работать в больнице. Медосмотры, анализы на ВИЧ, гепатит, вакцинация — на все потребовалась неделя. 3 августа 2015 года я вышла на работу в качестве «санитарки-уборщицы палатной».
Как выяснилось, санитарки бывают разные: коридорные, палатные, санитарки-буфетчицы, лифтерши. Каждая заведует своей территорией, работает посменно и всегда должна находиться на посту. Больница — сложный многофункциональный организм, бодрствующий круглосуточно. Множество отделений, клиническая лаборатория, травмпункт, административно-хозяйственная служба и т.д. 6-я горбольница включает стационар на 401 койку, 58 из них — экстренное хирургическое отделение, специализирующееся на абдоминальной хирургии (т.е. связанной с заболеваниями органов брюшной полости). Сюда обращаются те, у кого внезапно «заболел живот», они же поступают по «скорой» и остаются до выяснения причин недомогания. Проходят плановые и экстренные операции. И часто больница заполнена до отказа — болезнь не спрашивает, когда ей проявить себя, и есть ли у нас свободные места.
Палаты есть обычные — где лежат пациенты, идущие на поправку, и послеоперационные. Последние должны быть максимально стерильны, для них даже есть свои маркированные швабры и тряпки. Хотя они все маркированы — и для коридора, и для кабинетов, и для туалетов. Не дай Бог перепутать — могут даже лишить части зарплаты из-за не той тряпки. Проверки и обходы устраиваются постоянно. Но я об этом не знала — в больнице-то оказалась в первый раз за всю свою жизнь. На что первым делом обратили внимание пациенты.
— Девочка, ну зачем же ты так стараешься, — жалели они меня во время очередной уборки, — здесь же чисто. Слишком тщательно все делаешь!
— Любую работу надо делать качественно, — как-то возразила я. Женщины покачали головой и вынесли вердикт:
— Хорошим врачом будет!
Ignavia corpus hebebat, labor firmat
(Праздность расслабляет тело, труд укрепляет)
Километры вымытых санитарками полов, стен, тумбочек, раковин и унитазов — дело нешуточное. Влажная уборка — два раза в день, раз в неделю — генеральная уборка. В свободное время выполняются поручения медсестер: проводить больного на обследование, застелить постель вновь прибывшему, отвезти-привезти человека из операционной, поднести-унести судно, сходить за результатами анализов, вынести мусор. Работа рутинная, но я считаю всех санитарок героическими женщинами. Многие из них — пенсионерки, судьба каждой сложилась по-разному, но они изо дня в день выполняют свои обязанности и не ропщут. Хотя зарплаты небольшие. И иной раз приходится совмещать работу с дежурством в других отделениях или больницах.
А пациенты бывают разные. Некоторые, в силу состояния и возраста, конечно, ведут себя не образцово. Многие считают, что лучше врачей или медсестер знают, что им нужно: клизму или капельницу, поесть или покурить. Здесь как нигде ощущается, что человек сам враг своего здоровья. Предупреждаешь, что нужно соблюдать диету, — нарушают. Нельзя пить алкоголь — пьют. Некоторых личностей здешний медперсонал уже знает как постоянных клиентов. А я никогда не забуду одного «работника Газпрома» (так он представился), который поступил вдрызг пьяный с болями в животе. На вид — лет 30-35, прилично одет, его сопровождала мать. Он требовал поесть, вип-палату, еле стоял на ногах. Было видно, что женщина с ним уже намучилась, поэтому, когда он заснул, быстро ушла. А товарищ проснулся, самовольно покинул больницу и вернулся через 30 минут с бутылкой водки. Медсестры изъяли у него спиртное, он сказал, что напишет на них заявление в полицию за кражу. Успокоился только, когда узнал, что в учреждении ведется видеонаблюдение и о его поведении будет сообщено на место работы. Мужчина взял свои тапки в руки и шаткой походкой направился к выходу.
— А как же живот? — спросили медсестры.
— Идите на…! — отмахнулся он.
Именно здесь, в больнице, лучше всего видны низость и величие человека. Подмечаешь детали. Забавно, но открою секрет санитарки: пациенты в палате делятся на тех, кто поднимает тапочки, когда моешь пол, а кто нет. В общем, это роли никакой не играет, но чисто по-человечески приятно, когда кто-то старается облегчить другому работу. А один старичок мне даже сказал:
— Ты моешь полы по-мужски!
— Это как? — переспросила я.
— Это когда ставишь обувь на то же место, откуда взяла — так только мужчины делают. Их этому в армии учат. А женщины всегда запихнут куда ни попадя!
Было смешно. На самом деле в больнице есть место смеху. Особенно это заметно по пациентам, идущим на поправку. И по медсестрам, они — отдельная песня, душа больницы, всегда на боевом посту. Их голоса мелодичны, как переливающиеся колокольчики, я даже поначалу удивилась, не специальный ли отбор они проходят. И участие в жизни пациента проявляют неподдельное. Но об этом можно узнать только в медсестринской, где всегда идет обсуждение, кто с чем поступил, кто как себя чувствует. А по ту сторону — всегда пересуды. Многим пациентам скучно в больнице.
— Поговорите с нами, — как-то обратился ко мне один больной. — Вот у вас есть одна санитарка, она как зайдет — так всегда весело!
— Так напишите ей благодарность, — сообразила я. — А то почтовый ящик для писем главврачу простаивает.
— Ну нет, мы писать не умеем, — отшутился мужчина. — И потом, если писать, то о заведующем отделением, Дмитрии Григорьевиче. Золотой человек! В других больницах мне два года диагноз не могли поставить, тысячу обследований проходил. А к нему пришел — даже еще снимки не показал, только назвал симптомы, как он мне все сказал! И таблетки назначил — за два дня все прошло! Я теперь их всем советую!
— Зачем же вы их другим советуете: если вам подошли, это же не значит, что другим подойдут…
— Да нет, я знаю, что подойдут, — отмахнулся он.
Это к вопросу об отношении людей к своему здоровью.
Memento мori
(Помни о смерти)
С Рехеном Дмитрием Григорьевичем, заведующим хирургическим отделением, я познакомилась в одну из бессонных ночей. Он вышел из операционной под утро и попросил выдать ему постельное белье — хотя бы ненадолго прилечь. Операция была сложная, но безнадежная — политравма, полученная мужчиной при падении с 5-го этажа. Предыстория: был пьян, забыл ключи от дома и полез через балкон. Я слышала, как рыдала его жена, когда его привезли. Медсестры держали наготове нашатырь.
— Шансов практически нет, — вздохнул хирург. — Травмы, несовместимые с жизнью. Как говорится, мы сделали все, что могли. Но мы не боги.
— И как вы себя чувствуете? — задала я по привычке дурацкий журналистский вопрос.
— Устал, — ответил заведующий. И, чуть помолчав, добавил:
— Нельзя умирать вместе с больным. Если ты будущий врач — запомни это. Иначе надолго не хватит.
Потом рассказал немного о себе: поступил в институт, работал санитаром, медбратом, прошел весь путь с самого начала.
— Надо знать, как устроена система, стремиться к знаниям — и все получится. Многие говорят про блат в медицине, а какой тут блат? Ты либо умеешь, либо нет. На одном блате далеко не уедешь — к тебе просто люди перестанут идти. Хотя иногда я сам себе уже задаю вопрос: а зачем я на все это пошел?
На этих словах его снова позвали.
На самом деле невозможно объяснить, зачем люди идут в медицину, особенно, когда видят ее нутро. Но это чувство не выразить словами. Когда очередного пациента без сознания привозишь из операционной, и хирург переживает за него:
— Присмотрите за ним, он что-то буйно отходит от наркоза, может сорвать повязку, упасть с кровати.
А этот человек тебе неизвестен, и никого, кроме тебя, рядом с ним нет. И вот стоишь рядом, следишь, прикладываешь лед к ране. Пациент бредит. Глубокая ночь. Просыпается другой пациент и несет тебе стул, чтобы присела. А ведь мог бы пожаловаться, что ему мешают спать. Но нет — тут, в больнице, где борьба за жизнь, все по-другому. Все делается сообща, и понимаешь, что сила — в людях. В помощи, участии. И ты — часть этого мира, где все друг другу нужны.
Особенно страшно, когда лежат тяжелые пациенты, за которыми никто, кроме нас, не ухаживает. К которым никто не приходит. Был один мужчина лет 45, представительного вида — не бомж, скорее даже чей-то руководитель. Но совсем один. При смерти. Его раз навестила сестра — и все. Он был уже в агонии, ходил под себя, и мы с моей напарницей Лидией мыли его, надевали подгузник и через некоторое время мыли опять.
— Спасибо, — шептал он. — Но это бесполезно.
И он «ушел» в одну из ночей. Что он видел перед смертью? Только лица санитарок.
В больнице я видела слезы мужчин. Один афганец, с терминальной стадией рака, уже не в состоянии ходить, все порывался дойти до туалета сам. Но просто не мог. Он даже не мог самостоятельно снять штаны — руки не слушались. Я принесла ему «утку», помогала оправиться, а он просто беззвучно плакал. И ведь у него были родные, но они не остались рядом в эти минуты.
«Что важно в жизни, если все равно умрешь?» — спросил меня как-то друг, узнавший о новом месте работы. «Наладить отношения с близкими, — ответила я. — Сказать им при жизни, что ты их любишь».
Родственники, бывает, просят медперсонал пройти в реанимацию к больному, куда другим вход воспрещен, и передать эти слова. Но порой это просто неуместно. Я помню женщину, которая дневала и ночевала у постели тяжелобольного мужа, спала рядом с ним на стуле. Когда его состояние ухудшилось, и мы с Лидой скинули с него одеяло, чтобы переложить на каталку, я увидела, что у него нет ноги. Всю дорогу до реанимации женщина бежала за ним, плача, трогая за единственную ногу и повторяя:
— Я прошу тебя, не уходи, останься со мной!
А перед дверями реанимации шептала, глядя вслед, и молилась:
— Господи, прошу, не забирай его у меня.
Но он забрал.
У многих пациентов на тумбочках стоят иконы. Здесь это дело привычное, они есть даже в морге. Как-то одного больного переводили в реанимацию, и я заметила, что одна икона упала. И каким бы кто ни был циником или «человеком науки», а сердце все равно дрогнуло. Потом я незаметно переложила эту икону в пакет с пеленками, хотя в реанимации посторонние предметы запрещены. Но раз человек верит — нельзя отнимать у него веру. Иногда это единственное, что остается, особенно когда ты в курсе неутешительных прогнозов. А здесь о них не врут. Одно из врачебных правил — предупреждать родственников о худших ожиданиях, иначе виноватым останется тот, кто обещал, что все будет хорошо. А бывает по-разному.
Но часто случается, что если кто-то умер, виноват как раз врач, а если выздоровел — помог Бог.
Немного несправедливо, мне кажется.
Amor wincit omnia
(Любовь побеждает все)
За «шестеркой» закрепилась дурная слава, и я даже не могла представить, что меня там ожидает. Каждый раз, когда заходила речь о моем месте работы, находился кто-то с дурным воспоминанием оттуда, причем невесть какого года. Больницу часто называют разными страшными словами, и я до сих пор не могу понять, за что. Идеальных больниц, где все люди всегда выздоравливают и никто не умирает, — нет и не будет. Это естественный процесс жизни. Тем более, зачастую больные попадают в медучреждение в крайне запущенном состоянии.
Частично я поняла, о чем речь, когда увидела вонючих бомжей в приемном покое, алкашей с пробитой головой, орущих «Мусора — козлы!». И этим людям оказывают помощь именно в этой больнице, потому что им некуда больше идти. Санитар Андрей из приемного отделения, как и главврач, отдают им свою старую одежду. Специально приносят из дома. Медсестры делятся едой с женщиной, которая проспала больничный обед. Но люди, которые попадают сюда извне, всего этого не видят. И скорее заметят, что уставший доктор им не улыбнулся, чем оценят масштаб работы больницы, куда ежегодно обращаются более 20 тысяч человек, проводится 6 000 операций. Здесь трудятся более 600 человек, среди которых заслуженные врачи, доктора наук, профессора, отличники здравоохранения и кандидаты медицинских наук. Не могут все быть одинаково плохими. Все разные, со своей историей.
Заведующий рентгенологическим отделением Евгений Котько как-то рассказывал и показывал мне на снимках, какое затемнение и в какой области что означает, и на любой мой вопрос отвечал с настоящим пиететом к человеческому организму, который поймут только медики.
— Вот мы можем представить себе нашу планету Земля, карту России, город Саратов и точку, в которой мы сидим, — 6-я горбольница. Вы представляете масштабы этой географии? И наше тело — то же самое, только вглубь. Человек — это целая Вселенная. Организм, состоящий из мельчайших клеток, которые постоянно делятся; клетки, состоящие из органелл; органеллы, тоже состоящие из живых частиц. А эти масштабы можете представить? Это же целый космос, заключенный в нас самих. И нам с этим нужно работать, прикасаться к тайне человеческой жизни, понимать механизмы работы, помогать настраивать. Разве может быть что-то лучше и прекраснее этого?
Мне теперь кажется, что нет.
И мне понадобилось 30 лет, чтобы это понять.
Фото предоставлены автором
Попробуйте создать свою статью прямо сейчас!